Руженков Илья Федорович родился в селе Новотроицк Старо-Шайговского района Мордовской АССР в многодетной крестьянской семье. Отец, колхозный  конюх, Федор Герасимович. Мать, Евдокия Петровна, занималась хозяйством и воспитанием детей. В семье было восемь детей. Старший Дмитрий, учился в ФЗО, после чего уехал работать в Ташкент помощником машиниста в поезде. Старшая сестра Мотя по достижениии совершеннолетия завербовалась на рыбное промысло. В семье кроме Ильи еще были Михаил, Иван, Николай, Митрий и Евдокия.

     Когда началась война деду Илье было  семнадцать лет. Вместе со своим другом  Василием Бусаровым он  написал  заявление в райвоенкомат, попросились на фронт. Повез их в Старое Шайгово на лошади Васькин отец, а оттуда  уже на поезде прямиком в Саранск. Добровольцев со всей Мордовии оказалось сто семьдесят человек, и разместили всех в здании старого “Драмтеатра” на Советской улице. Ночевали там две ночи: кто на сиденьях , кто на сцене, кто на полу. Какие-то женщины, живущие неподалеку, каждый день приносили что-нибудь поесть. Сначала проводили на фронт старшего брата Дмитрия, ставшего офицером, пройдя в городе армейскую службу. А после, на утро следующего дня, на конец и деда с другими добровольцами разместили по вагонам поезда и отправили в Казань, в воинские лагеря. Они находились неподалеку от озера Кабан. Он стал рядовым 5-ого запасного стрелкового полка. Учили только тактике боя: как ползать, как бегать и т.д. Оружия не было. Так и проучились там около двух месяцев.

     А в это время советские войска были разрезаны на части немецкими танковыми клиньями, лишены баз снабжения и потеряли связь друг с другом. Немцы обеспечили себе абсолютное превосходство в воздухе, уничтожив около 900 советских самолетов. В результате их стремительного наступления значительная часть наших войск была окружена сперва в районе Белостока, а затем и под Минском. Не менее стремительно развивалось вражеское наступление в Прибалтике. На второй день войны немцы захватили Каунас и Вильнюс. В начале июля пала Рига, таким образом был расчищен путь на Ленинград.

     Уже 28 июня был захвачен Минск. Немцам удалось форсировать Березину и развернуть наступление к Днепру. Отступление Красной Армии проходило в полном беспорядке. В войсках началась паника, которая переросла в бегство. Это была военная катастрофа. Многие части оказались в окружении. Всего в плену через семь месяцев после начала войны оказалось около 4 млн. советских военнослужащих.

     Пройдя обучение в лагере, часть, в которой служил Илья, повели в казанский кремль, обмундировали как офицеров и отправили в Одесское пехотное училище, недавно вышедшее из немецкого окружения и выведшее за собой еще несколько частей. Оно базировалось в пригороде Уральска и представляло собой палаточный городок. Но здесь учили уже не только тактике боя, но и обращению с огнестрельным оружием.

     Однажды  к ним в училище приехали два полковника для отбора курсантов в Ленинградское училище связи имени Ленсовета. Дед  изъявил желание поступить в это училище и, пройдя определенный экзамен по двадцати предметам, который принимали те самые полковники, был зачислен. Отобрали туда около пятидесяти-шестидесяти человек.

     Из воспоминаний Ильи: "Ленинградское училище связи находилось в центре Уральска в здании пединститута. Здесь были и общежития, где жили, и бары, где проводили свободное время, и целый квартал административных заведений, где учились. Проучившись два месяца, за отличную успеваемость присвоили мне звание старшего сержанта. Теперь я уже не просто курсант, а командир целого взвода. Тогда нам платили зарплату по пять что ли рублей, а мне в десять раз больше. Но была и ответственность: нужно следить за посещаемостью уроков, заниматься с отстающими, отвечать за каждого из тридцати человек и т.д. Несколько раз подавал заявление, чтобы выслали на фронт досрочно, но неудачно."

     "Из Москвы прилетело два генерала, которые принимали у нас экзамены. Из двадцати девятнадцать я сдал на пять, а один-слух, с азбукой Морзе было слегка не в порядке, на четыре. Присвоили звания лейтенантов мне и еще одному отличнику, остальным, кто учились хуже- младших лейтенантов и старшин".

     Москва переживала тяжелые дни в конце 1941 года. Было принято решение об эвакуации, которая вышла из-под контроля и превратилась в паническое бегство. Поезда брались штурмом. Вокзалы были забиты тысячами людей. Паника увеличивалась из-за эвакуации дипломатического корпуса, Коминтерна, аппарата наркоматов. Общественный транспорт был парализован. Заводы фактически бездействовали. На улицах появились мародеры, грабившие магазины. Переломными в обороне Москвы стали дни 16-19 октября. Упорное сопротивление защитников города сбило темп немецкого наступления. С 20 октября город был объявлен на осадном положении. К концу октября первое наступление немцев на Москву захлебнулось. К концу ноября аналогичная участь постигла и второе наступление. После победы под Москвой положение не стало лучше. Части Красной армии несли огромные потери. Неудачными оказались попытки деблокировать Ленинград в начале 1942 года, в ходе которых погибла 2-я Ударная армия, а ее главнокомандующий, генерал Власов, сдался в плен. Положение ленинградцев, оказавшихся из-за ошибок советского командования в кольце немецко-фашистских войск, было катастрофическим. Около миллиона мужчин, женщин и детей в блокадном Ленинграде погибли от голода и холода. Попытка советских войск в мае 1942 года освободить Крым привела к гибели в районе Керчи 176 тысяч солдат и офицеров, а в результате неудачного наступления на Харьков (июнь-июль 1942 года) в плен попало 240 тысяч военнослужащих.

     Вручив документы и форму офицеров, деда вместе с другими офицерами повезли в Москву. Это был страшный город, который еще не успел оклематься после недавнего провалившегося нападения немцев и довольно частых бомбежек. Прибыло их двести человек, и генштаб сразу начал распределять всех по фронтам. Деда  с Васькой Бусаровым, с которым он до сих пор не расставался, отправили на Северо-западный фронт в 8-ую Армию под Ленинград. Два дня они ехали до места.  Станция на которую они прибыли была вся разбомблена немецкими бомбардировщиками. Их встречали  трое офицеров с автоматчиком и сопровождали до самого штаба 8-ой Армии, находящегося где-то в лесу. Их зарегистрировали в командном пункте, дали поесть и отправили в резерв. Пробыли так с месяц.  Все время рвались на фронт. И вот удача, в числе добровольцев дед был  отобран во вновь формирующуюся 2-ю Ударную армию на прорыв блокады Ленинграда. Друг его Василий отказался. Здесь они с дедом и разошлись.

     Из воспоминаний деда: "Нам все отчетливо объяснили: сначала нужно дойти до Ладожского озера, а потом километров пять выше за деревню. Но дошло до озера только двое: я и еще какой-то майор-артиллерист. Не успели выйти из леса, как откуда не возьмись появился самолет и начал ложить нас пулеметными очередями. Все по кустам, чтобы не заметил. Шли только вперед, не возвращались. Меня с майором постигла бы такая же участь, как и всех остальных, если бы не Ладожское озеро, в водах которого мы спрятались. Летчик еще пострелял немного по водной глади, наверное, посчитал нас убитыми, и улетел, а мы вышли мокрые на берег, слегка отжали одежду и пошли потихонечку по небольшой такой дороге на холм, где виднелась пылающая огнем деревня. Значит уже рядом".

     "Была осень. Холодно. Мы несколько часов с майором сушили одежду в горящей деревне, ну а после дошли и до назначенного места. Не было никаких часовых, так как находились на нейтральной территории. Не было и оружия, одна винтовка на пятнадцать человек - просто смешно. Назначили меня главным за связь, дали отряд из семнадцати человек, и теперь я командир. Если связи не будет, сам полковник может меня расстрелять. Кроме рации у меня ничего не было".  

С августа  по октябрь 1942 года мой  дед, Руженков Илья Федорович,  командир взвода 56 стрелкового полка 19-ой гвардейской стрелковой Рудненско-Хинганской Краснознамённой ордена Ленина и Суворова дивизии 2 Ударной Армии.    

Из воспоминаний деда:  "Лагерь представлял собой несколько бункеров, ям и небольшую палатку, где находилось командование. Радиостанция стояла между двумя деревьями, и там было мое место. Мне подчинялось пять что ли человек, и каждую ночь мы ходили налаживать связь. Однажды немецкий снайпер чуть не прострелил мне голову, когда один из моих ребят обращался ко мне: “Товарищ лейтенант”. Пуля пролетела, чуть задев мне нос. Нам пришлось с ним тогда около получаса не двигаться и почти не дышать, потом потихонечку все-таки уползли на свои позиции, и, вроде, пронесло.Немцы замыкают кольцо, то есть закрывают проход, соединяющий нас со своими. Дан приказ на отступление, и мы небольшими группами человек по двадцать пытаемся пробиться обратно к своим. Мы уже на выходе, но вдруг откуда не возьмись две роты немецких автоматчиков, удар прикладом от автомата по голове, и я даже не заметил, как потерял сознание...".

     Так  20 сентября 1942 года м. Черная Речка в районе Сенявино Ленинградской области дед попал  в плен.

"Я постепенно начал приходить в себя и почувствовал, что кто-то меня тащит, подхватив под руки. Вблизи доносились выстрелы и взрывы взрывающихся рядом бомб. Я открыл глаза после сильного удара в бок, сопровождавшегося длинной речью немецкого автоматчика, в которой, как я понял, он называл нас русскими свиньями и приказывал идти быстрее. Несли меня двое ребят из моего отряда, и когда я мог уже идти сам, они объяснили, что гитлеровцы закрыли нам проход к своим, и мы попали в плен. Здесь были и мои люди, и знакомые офицеры, и даже сам полковник - наш командир, который старался успокоить солдат своими речами о величии Родины и о том, что спасение уже близко.Так дошли мы до временного лагеря для военнопленных, где пленные копали себе ямы, спускались в них и накрывались какой-то широкой брезентовой пленкой, чтобы с воздуха нашим самолетам этого места было не засечь. Убежать из него мало шансов: везде немцы. На завтрак, обед и ужин давали по четвертинке кусочка хлеба простым солдатам, а по половинке офицерам. Из-за этого между офицерами и простыми солдатами часто возникали конфликты по вине последних. Пятнадцать дней пролежали в ямах, после конвоем всех отправили в город Псков, где я повстречался со знакомыми людьми, которые попали в плен гораздо раньше, чем я. Это был лагерь с несколькими пулеметными вышками, окруженный со всех сторон высокими стенами. Тот, кто пытался бежать, не успевал дойти до стены, так как пулеметчики из него делали решето. В тюрьме действовала специальная охрана, набираемая из наших пленных; которые ходили с плетьми и следили за порядком, нередко пуская их в дело и бранясь дурными словами.Далее из Пскова нас отправили в лагерь для военнопленных в Литву в город Каунас, где я вскоре заболел сыпным тифом."

В Каунасе дед находился в лагере Шталаг 336, под номером 32830.

     Потом, в связи с болезнью был переведен в другой лагерь за городом -  "Шауляй". 

     "Из-за наступления наших войск немцам этот лагерь пришлось эвакуировать в Германию. Всех военнопленных, включая и меня, погрузили в составы товарных вагонов, набив их как бочки с селедкой. В наш вагон попалось несколько поваров, которым немцы доверяли до такой степени, что даже не обыскивали их. И те смогли пронести в буханках хлеба несколько пилок, благодаря которым мы смогли проделать отверстие в днище вагона поезда. А он в это время охранялся с обеих сторон немецкими автоматчиками с собаками. Хотя было темно, из вагона успело выпрыгнуть пять или шесть человек, собаки, почуявшие опасность, залаяли. Поезд немедленно остановили. Немец, залезший под вагон, нашел отверстие и пустил в него очередь, уложив около семи человек. Меня спасло только то, что я стоял в самом дальнем углу. Наш вагон вывели. Тех, кто не успел спрыгнуть, раздели, заделали днище вагона и загнали обратно. Несколько дней до приезда в Германию его не открывали. Не давали нам ни есть, ни пить, ни в туалет сходить. Когда приехали, вагон открыли, а там почти все мертвые.Нас поместили в грузовую машину и отправили в крематорий для сжигания. Сожгли одного, другого. Тут дошла и моя очередь, но когда меня укладывали в печь, я обжег себе ногу и заорал. “Он еще живой!”- сказал кто-то на русском, и меня отложили в сторону. Таких, чудом спасшихся, оказалось три- четыре человека. После нас отправили в пересыльный лагерь, а оттуда, скованных по пять человек в вагоне, в лагерь для пленных офицеров в городе Дрездене. Здесь было гораздо легче, чем в других лагерях. Сами немцы уже понимали, что война приближается к концу и, к их сожалению, не в их пользу."

     "Немцам дан приказ на отступление, пленных офицеров русским живыми не отдавать. Ну не расстреливать же они нас всех будут. Вот и повели к американцам. Нам еще тогда тюремные охранники говорили, что, как кончится война, когда Германия проиграет, американцы будут против нас, что они союзники только на бумаге, а так - враги. Воевали те плохо, в основном бронетехникой, авиацией и артиллерией. А, вообще, они не воевали. Самое интересное было то, что в плену вместе с нами находились английские и французские офицеры, у которых были и свои адъютанты, и ежемесячная зарплата, и присваивали новые звания правительства тех самых Англии и Франции. Все эти аферы проводились под прикрытием через организацию красного креста, чтобы наше руководство не узнало о сотрудничестве наших “союзников” с  Германией.  Через нее и шли деньги на содержание иностранных военнопленных. В конце войны,  как мне кто - то говорил, Германия вывезла в вагонах все свое золото и ценности в США, чтобы нашим не досталось. Тогда Жуков хотел отдать приказ, где хотел гнать американцев из Берлина, из Франции до самого моря, но Сталин такую инициативу запретил. Говорили, что они будут нашими врагами. И, вообще-то, так оно и получилось, но я не буду об этом очень много. До них мы так и не дошли. Распределившись по небольшим группам, мы удрали прямо под носом у конвоиров, а, может, они просто отпустили нас. Все немецкое отступление превращалось в паническое бегство, и каждый думал только о себе. Вдали слышался шум приближающейся бронетехники - это были наши.Так и закончился плен. Я был освобожден войсками Советской армии, как и многие тысячи людей, находящиеся вместе со мной. Так что, когда около семи тысяч бывших военнопленных отправили на проверку в 268-ое специальное подразделение, каждый подтверждал, что я не изменник Родине. В то же время меня вызывали, и я должен был подтверждать или не подтверждать слова других солдат".

     В сентябре 1945 года дед проходил фильтрационную проверку в отделении "Смерш" 73-го Стрелкового полка 123-ей Стрелковой дивизии.

     "Как сейчас помню: передо мной стоит полковник СМЕРШа, он медленно садится и кладет на стол свой пистолет. Он медленно задает сначала довольно простые вопросы, например, где ты родился, а далее пытается в чем-то обвинить. После проверки только две тысячи человек из семи были восстановлены в звании, в том числе и я, а остальных отправили в Сибирь в тюремные лагеря для строительства железнодорожных путей, дорог и т.д.     Послали меня в город Невель в 1-ю Горьковскую стрелковую дивизию, где я был назначен командиром радиосвязи и прослужил год. В декабре демобилизовался и поехал домой".     

     С фронта Дмитрий вернулся офицером, с множеством наград. Михаил - всю войну за баранкой - шоферил. Будучи раненым, на машине вывез из боя пушку, за что и был награжден боевым орденом. Один за другим возвращались сыновья Руженковых с войны живыми.

     Так закончилась для деда Великая Отечественная война. На работу Илью Федоровича направили в первом послевоенном году в Мордовское отделение Стройбанка СССР, старшим Кредитным инспектором, а ему тогда исполнялось двадцать три года. В обязанности его входило осуществление контроля за финансированием строящихся организациями совнархоза объектов, в том числе жилищно — коммунального и промышленного назначения города Саранска и в целом республики Мордовия. В то далекое время город, по существу, был деревянным, а строительство его значилось пока только в мыслях, планах и архитектурных чертежах. Восемнадцать трудных и долгих послевоенных лет демобилизованный лейтенант запаса Илья Руженков делал все возможное, и даже невозможное, для осуществления грандиозных планов строительства, а это настоящая борьба за каждый вложенный в дело рубль. Ведь за годы войны казна государства обнищала, а добитое хозяйство нуждалось в подъеме и строительстве. За три - четыре послевоенных года Саранск - столица нашей республики, превратился в большую строительную площадку, но шло строительство крайне медленно. Оно и понятно. С деньгами туго, техники не хватало, строительных материалов тоже, раствор и кирпич на этажи поднимали на носилках. Дед тогда не знал, что где - то блуждала на него похоронка. Об этом он узнает спустя пятьдесят лет, и обнаруживает ее случайно в документах Ленинского райвоенкомата города Саранска работающая там родственница Руженковых - Галина Ларчихина... .Несмотря на большую ответственную работу, на частые планерки, совещания в верхах и на строительных объектах, Илья находил время и на учебу. Он хорошо знал, что это необходимо, и порой до глубокой ночи засиживался за учебниками. Упрямый, целеустремленный, он шел к своей цели, преодолевая трудности. В 1954 году с отличием закончил Всесоюзный заочный финансово - кредитный техникум. Спустя четыре года - вечерний университет марксизма - ленинизма при горкоме КПСС, а в 1964 году - Всесоюзный Московский заочный финансово - экономический институт. Вся его послевоенная, можно сказать, связана с экономикой и строительством, с выдвижением в руководящие должности. А именно: старший кредитный инспектор мордовской республиканской конторы промбанка СССР, начальник отдела финансирования капитального строительства. Позднее главный экономист, заместитель управляющего вновь построенного, с его же помощью, треста “Саранскжилстрой”. В 1972 году утвержден председателем Ленинского районного комитета народного контроля города Саранска, а в 1973 году был избран на сессии района первым заместителем председателя Ленинского райисполкома.Он четыре раза избирался депутатом Ленинского районного Совета народных депутатов и трижды - членом Ленинского райкома КПСС. Два года был председателем госкомиссии МГУ по выпуску экономистов для строительной индустрии.Старожилы Саранска до сих пор помнят этого честного и принципиального человека по работе и в народном контроле Ленинского района, и в лаборатории по научной организации труда министерства ЖКХ МАССР. Кроме боевых орденов и медалей, у моего деда есть множество наград за высокие трудовые показатели и добросовестную общественную работу, среди которых: две почетные Грамоты Президиума Верховного Совета МАССР, нагрудной знак “Отличник финансовой работы” министерства финансов СССР и ЦК профсоюза работников государственных учреждений и т.д. Он был хорошим человеком , очень любил семью и своих родных.  Я помню! Я горжусь!

В составлении статьи использовалась информация из сочинения, написанного со слов Ильи Федоровича,  Руженковым Константином Владимировичем, данных Центрального государственного архива Республики Мордовия и сайта Память народа