Воспоминания Виктора Павловича Горячева, ветерана Великой Отечественной войны, после войны работал дипломатом, написал три тома Дипломатического словаря.

Информация прислана внучкой Татьяной Витальевной Кирилловой.

Армия 1940-1946 гг.

Итак, 30 октября 1940 г., на улице Бахрушина в Доме пионеров собрали всех призывников. Нас сфотографировали и поместили фото в «Вечерней Москве».

Здесь встретился с Юрой Прунтовым. Ехали с ним до самого конца – города Благовещенска на Амуре, в товарном (телячьем) вагоном на нарах. Все «пассажиры» были москвичи. В вагонах стояли печки-чугунки. Они кое-как согревали вагон, но чем дальше продвигались на Восток, тем становилось холоднее, а в Благовещенске был уже мороз 20 градусов. В дороге, когда ехали, выдавали по 3 ведра угля на сутки. Его не хватало. Поэтому на остановках эшелона мы выскакивали и тащили всё, что могло гореть – уголь, дрова и др. Но молодость брала своё, мы не унывали. Кто-то захватил из Москвы гитару и балалайку, и мы всю дорогу пели песни. Я, конечно, играл, то на гитаре, то на балалайке.

В пути мы были почти месяц. Из Москвы выехали 30 октября, а прибыли в Благовещенск 20 ноября 1940 г. ночью. На следующее утро в 7 часов нас направили в баню. Гражданскую одежду, в чём мы ехали, отобрали и одели нас в военное обмундирование – бельё, гимнастёрки, ботинки с обмотками и шлемы. Когда оделись, трудно было узнать друг друга. А постригли ещё в Москве.

 Две недели нас держали на карантине. Затем началось распределение по военным частям. Юру оставили в 99 пульбате Укрепрайона, а меня направили в 189 отдельный стрелковый полк (недалеко от 99 пульбата, где остался служить Юра Прунтов).

В 189 с/полку отобрали меня с высшим образованием в отдельную роту. Нас другие солдаты называли «академиками». 5 декабря 1940 г. я уже принял присягу. Изучали военное дело – винтовку и пулемёт «Максим». Полк стоял на берегу Амура. Ходили в походы, делали марш-броски по 30–40 км с полной выкладкой: противогаз, лопата, винтовка, вещмешок. Командиром роты в это время был ст. лейтенант Любивый.

Весной, в мае 1941 г., мы перешли в летний лагерь около Благовещенска. Когда 22 июня 1941 г. началась война на западе, мы ещё были в лагере.

На следующий день полк снялся из летнего лагеря и занял боевые позиции по берегу Амура и его островах. Поскольку наша рота была пулемётной, то пулемёты мы расставили на островах Амура. Находясь на островах Амура, интересно было наблюдать за проходящими плотами японцев. Они нахальничали. Например, выставит голую задницу в нашу сторону и сидит так, пока не проедет весь остров, а он был 3 км; или начнут мочиться, повернувшись в нашу сторону. Так и хотелось дать им очередь из пулемёта! Так было до сентября 1941 г.

Настал август, и меня направили в Комсомольск-на-Амуре в пехотное училище. Там нас первое время посылали корчевать пни, которых и на улицах ещё было много. Город ещё и не был похож на город – в основном бараки, не было тротуаров и хороших дорог. Экзаменов не было. Была только медицинская комиссия, которая меня забраковала по здоровью. Вместе с другими солдатами нас отправили вновь в свою часть. В Комсомольске я пробыл около месяца.

А в сентябре 1941 г. меня направили на курсы младших лейтенантов нашей 15 Армии (около Биробиджана). После 2-х месяцев учебы нам присвоили воинское звание мл. лейтенант, и меня направили командиром пулемётного взвода в 327 стрелковый полк 15 Армии опять на берега Амура. Моему взводу дали ДЗОТ с двумя станковыми пулемётами. Во взводе было 8 человек. Жили в оборудованной землянке, расположенной в 30-40 м от ДЗОТа. Землянку с ДЗОТом связывал самодельный «телефон» из консервных банок. Дёргали за шнур, и банки гремели в случае тревоги. Ходили в ДЗОТ по вырытой во весь рост траншее. Мы находились в 1,5 км от полка в одиночестве. ДЗОТ стоял на возвышенном берегу Амура, и японская сторона (берег) хорошо просматривался, но и нас японцы, наверное, видели.

Был один эпизод, первый в моей жизни. Однажды загремели банки, это был сигнал из ДЗОТа. Ночь, под утро. Мы выбежали к ДЗОТу, одного солдата я послал в ДЗОТ узнать, в чём дело. Он, вернувшись, доложил, что с замерзшего Амура идёт какой-то человек к ДЗОТу. Я помню, комвзвода послал вправо от ДЗОТа, сам пошёл слева от ДЗОТа с одним солдатом. Мы человека увидели в тумане. Я приказал солдату ползти навстречу тому человеку, сам же взял в прицел фигуру незнакомца. Солдат его остановил, заставил его поднять руки. Так, незнакомец появился передо мной. По-русски не говорит. По национальности не то японец, не то китаец - одет в гражданское старьё. Что с ним делать? Связи с полком нет. Решил отправить его в полк под конвоем. Позже выяснилось, что это был китаец – наш разведчик. Командовал я этим ДЗОТом с ноября 1941 по август 1942 г.

В августе 1942 года меня направили на курсы «Выстрел» (Высшая стрелково-тактические курсы) ДВ фронта в г.Ворошилов-Уссурийск, где пробыл до октября 1942 г. По окончании их был назначен зам. командира миномётной роты 38 бригады 15 Армии. Затем должности зам. комроты были в Армии ликвидированы, бригаду отправили на запад, меня назначили опять комвзвода, но 632 стрелкового полка, где прослужил до июля 1945 г.

Перед войной с Японией в июле 1945 г. меня назначили помощником начальника отдела кадров 388 стрелковой дивизии 15 Армии. В этом качестве я и закончил службу в Армии в 1946 г. в городе Хабаровске.

Кстати, находясь на станции Амур, мы ходили в клуб и на почту, где я увидел свою судьбу – Балычеву А.С. – начальницу 16 почтового отделения. Как-то в клубе мясокомбината на танцах я решил пригласить её. Она согласилась. Не успели пройти один круг, как погас свет. Все бросились к своей одежде. Я проводил её до дома. А в 3:00 мы уехали поездом на Биробиджан в Бабстово. Надо сказать, что ¾ службы в армии мы жили в землянках около Бабстово.

     В армии (продолжение)

Отдел кадров дивизии: мой начальник Шабуров и я – всего 2 человека. Вскоре Шабуров заболел и вернулся в Хабаровск. Я остался один. Командование дало мне старшего сержанта в помощники и как охрану. Шли бои с японцами, и мы были всё время в движении. Штаб дивизии - на автомашинах фордах и студебеккерах американского производства. Через 5-6 дней остановились в 2-х км от какого-то китайского города. В городе шли бои с японцами, город горел.

     Несколько ранее.

Перед городом, где мы остановились, были поля, засеянные чумизой. Чумиза – по стеблям и высоте напоминает кукурузу. Кисточки с зёрнами, почти как пшено, напоминает просо. Расстояние между рядками 70-80 см. Так вот в такой «роще» шёл бой с японцами. Очень много валялось трупов японских солдат, они быстро разлагались, издавая страшно неприятный трупный запах. Т.к. наша армия быстро наступала, то японцы не успевали убирать трупы. А дни стояли жаркие, и разлагались трупы быстро.

На дорогах часто останавливают колонны, т.к. на пути лежали трупы лошадей, которых японцы пристреливали, т.к. они выдыхались от быстрой езды. Местность маньчжурская резко рельефная. Чередуясь болотами, кустарниками, дубняком и, главное, сопками. Дорога крутила часто вокруг сопок и ручьёв.

Как я уже отмечал, наша дивизия наступала по обоим берегам Амура, а потом по берегам реки Сунгари в направлении на Харбин. Наступление было настолько быстрым, что японцы еле-еле успевали отходить, боясь окружения.

Когда мы были уже в Харбине (от города 5 км), то позади нас японцы сделали засаду роте химзащиты нашей же дивизии. Мостик после нас был разрушен японцами. Химрота остановилась, ждали утра. Но охрану не выставили. Ночью японцы забросали машины химроты гранатами и горючей смесью. Машины загорелись и на фоне огня они уничтожили почти всю роту наших солдат (около 40 человек). Спаслись несколько солдат и 3 офицера.

Едем дальше. Утро, часов 5-6 утра. Колонна остановилась перед мостом через Сунгари около города Цэямусы. Мост взорван японцами. Равнина. Кругом высокая трава, много цветов. Ждём. Я подошёл к мосту. В воде (около подпорок моста) застряли трупы не то японцев, не то китайцев. Они все плавают на поверхности с вздутыми животами.

Вдруг кто-то закричал: «Убили!» Кого? Где? Когда я подбежал к своей машине, около неё уже столпились солдаты и офицеры. Оказалось, что убили секретаря трибунала – женщину, мл. лейтенанта. Она стояла на машине, и ее смертник убил. Но где смертник, откуда он стрелял? Кругом высокая трава и внешне ничего подозрительного не было видно. Стали искать. Прочёсывать всё вокруг. Нашли приземистый колпак с амбразурой, замаскированный травой. Что делать? В амбразуру бросили гранату. Вход в ДОТ закрыт. Как его вскрыть? Привязали связку гранат к углу двери и взорвали. Угол двери дота развернулся. В это отверстие бросили ещё гранату. Наконец ломами взломали дверь. В доте был японец-смертник. Его руки на цепи, перед ним пулемёт. Он был мёртв.

По японским законам смертник – святой человек. О нём вечно должны служить молебен. Его родным даётся большая привилегия, бесплатное лечение, учёба и др.

Итак, 20 августа 1945 года дивизия заняла Харбин, за 12 дней! Пройдя путь от с. Ленинское Амурской области до г. Харбин. Нашей 388 стр. дивизии присвоено звание «Харбинской», а мы получили благодарность от И.В. Сталина.

Сам Харбин город большой. Население смешанное – китайцы, русские, евреи, японцы. По архитектуре – русский город, стоит на р. Сунгари. Да и построили-то его русские еще в начале 20 века, и связано это было с постройкой железной дороги КВЖД и КУЖД. Русских было несколько десятков тысяч. Это рабочие и служащие, которые строили и обслуживали железную дорогу. Затем их число увеличилось после разгрома Красной Армией царского генерала атамана Семёнова, когда его войска были выброшены из Читы и др. мест в Маньчжурию.

Кстати, сам Семёнов был жив, когда мы были в Харбине, но жил он в г. Дальнем. Его поймали и расстреляли в Хабаровске после суда.

Примерно через пару месяцев нашу 388 стр. дивизию перебросили в Мукден (Шеньян теперь) из Хулани. Мукден - город большой с промышленностью. Подавляющее большинство населения китайцы. А штаб 15 армии и фронта остался в Чаньчуне, куда мне часто приходилось ездить по служебным делам из Мукдена, где мы располагались.

Как известно, 3 сентября 1945 г. Япония капитулировала. Однако отдельные японские части продолжали сопротивляться. Появились мелкие группы японских солдат, который нападали на нас из-за угла или на дорогах. Они грабили население, взрывали мосты, дороги, фабрики, банки и др. Их стали называть «хунхузы».

Время шло. Китайской власти как таковой не было. Руководили занятыми нами городами советские военные коменданты. А буржуазные китайские руководители разбежались. Трудно было нашим военным комендантам налаживать нормальную жизнь крупных городов. Появились «хунхузы» чисто китайские, это настоящие вооруженные банды, грабили банки, семьи японских офицеров, семьи богатых китайцев. В оружие они нужды не имели, т.к. японских складов с оружием и боеприпасами было предостаточно. За период боевых действий с японцами дивизия потеряла во много раз меньше, чем потеряла после окончания войны!!!

Со временем, китайцы бояться нас перестали и, более того, стали нам помогать в наведении порядка.

     Р.S.

По дороге в Харбин мы часто видели чисто русские деревни. Дома как у нас в деревнях – обычные. Китайские же деревни резко отличались. Дома, в основном, глинобитные – круглые, часто в виде фанзы. Сама деревня обнесена высоким глиняным забором высотой 3-5 метров. Въезд в деревню только один – через ворота.

В городах много харчевен, часто примитивные - на 1-2 человека. Есть и большие рестораны. Торговля вся в частных руках – купцов. Хозяин магазина встречает покупателя, угощает чашкой чая, спрашивает, что нужно тебе. Если сейчас у него нет, что тебе надо, то скажет зайти завтра. И верно, так было. В одном из магазинов в Харбине мне понравился пиджак с блестящими бортами. Примерил его, а он велик. Хозяин говорит, чтобы зашел завтра – всё будет сделано по вашей фигуре. И сделал. Этот артистический пиджак я ещё носил в Москве после армии.

Война закончилась, а мы всё находимся в Мукдене. Чего мы ждём? Оказывается, нам некому было передать власть. Японцы разгромлены, Китайская Красная Армия – далеко, но движется на север к нам. Вот её-то мы и ждали! Интересно, что теперь даже не верится, что такое было. Например: в китайских городах (Харбине, Хулане, Мукдене, Чаньчуне и др.) было много мелких фабрик, заводов, хозяева их сбежали. А рабочим надо кормить семьи. Как быть? Тогда военные наши коменданты и командиры полков назначили советских офицеров администраторами, директорами этих фабрик и заводов. Ставили охрану из наших солдат. Мой приятель родом из Рязани Михаил Николаевич Кузнецов – ст. лейтенант, командир миномётного взвода, с которым я прослужил 3 года, был назначен директором табачной фабрики в Мукдене, а его взвод охранял фабрику. Я несколько раз приезжал к нему в гости из штаба дивизии.

Поскольку мне часто приходилось ездить из Мукдена в Чаньчунь в штаб Армии, то у меня там появились знакомые офицеры. Однажды, приехав в штаб Армии, один знакомый мне сказал, что начинается демобилизация офицеров – специалистов (педагогов, инженеров, агрономов и др.).

-Я, - говорит он мне, - печатаю сейчас списки. Хочешь, и тебя включу? Ты же педагог.

-Да, - я ему ответил.

-Ясно. Тебя я включаю.

И включил. Через несколько недель к нам в дивизию пришла выписка из приказа командующего 15 Армии, где перечислены фамилии офицеров, подлежащих демобилизации, в том числе и я. Получил я эту бумагу, а показывать командиру дивизии боюсь – попадет мне. Мучился дня 2-3, но потом решился. Прочитал комдив и говорит:

-Почему твоя фамилия здесь? Мы на тебя данных не давали.

Я краснею, говорю:

-Меня в штабе армии знают, может быть, они по своей инициативе меня включили.

-Так вот, - говорит комдив, - демобилизацию ты не получишь до тех пор, пока мы не будем на своей земле в Хабаровске.