2 августа 1943 года в 3 часа ночи заместитель наркома внутренних дел генерал Серов был вызван к Сталину. Оказалось, что в преддверии начала операции «Суворов» - удара войск Западного и Калининского фронтов под Смоленском, Верховный Главнокомандующий намеревается выехать в штаб Западного фронта в Гжатск в 180-ти километрах от Москвы. Это был всего лишь четвертый и последний выезд Сталина на фронт за все годы войны, и единственный, когда он собирался так далеко уехать от Кремля – все остальные поездки были совершены осенью 1941 года и проходили по местам ближнего Подмосковья. Однако в Гжатске Сталин заявил, что хочет побыть и в штабе Калининского фронта в Ржеве. Поскольку в городе невозможно было найти ни одного целого здания, Серов рекомендовал остановиться в близлежащей деревне Хорошево. В первую ночь в Хорошево, после разноса, устроенного им по телефону командующему фронтом генералу Еременко, Сталин почти не спал. Дважды, как, вспоминал ефрейтор полка НКВД Иван Резник выходил курить, думал. А утром, по свидетельству полковника охраны Кириллина, «вооружился биноклем и отправился на крутой берег Волги. С места разбитого монастыря Сталин ознакомился с разрушениями города Ржева».

О чем думал Сталин? О том, что приказывал взять Ржев к 12 января 1942 года, 21 января, 5 апреля, 1 августа, 9 августа¸ 29 августа, 24 сентября, 23 декабря 1942 года, а советские войска вошли туда только 3 марта 1943 года? Что на Ржевском выступе, который немцы называли «трамплином на Москву» 14 месяцев вынужден был держать до полутора миллионов солдат, чтобы обезопасить столицу от второй «битвы за Москву»? Что за это время только убитыми Красная Армия потеряла, по некоторым данным, до 800 тысяч человек? Докладывали ли ему о том страшном дне 24 августа 1942 года, когда под прямым немецким обстрелом и полном господстве вражеской авиации части 30-й армии, устилая павшими поле, достигли все-таки немецких траншей? «В гуле и свисте снарядов мы перестаем узнавать друг друга, - рассказывал о той «мясорубке» боец 215 стрелковой дивизии Горбачевский. – Побледневшие лица, сжатые губы. У многих лица дрожат от страха. Кого-то рвет. Кто-то плачет на ходу, и слезы, смешиваясь с потом, текут по лицу, ослепляя глаза. Кто-то от шока в мокрых штанах. Кто-то – того хуже. Вокруг дикий мат. Кто-то пытается перекреститься на бегу, с мольбой взглядывая в небо. Кто-то зовет какую-то Маруську. Справа от меня, совсем близко, привалившись к скату воронки какой-то солдат полусидел в беспамятстве; из его распоротого осколком живота на землю вывалились внутренности, и он механически, рукой до локтя в крови, старался запихнуть их обратно».

«Я убит и не знаю, наш ли Ржев, наконец», писал Твардовский.

Знал ли Сталин о приказе Жукова идти в наступление, используя не более двух снарядов в сутки на орудие? Что 25 ноября 1942 года, отдавая сигнал об атаке на позиции врага бойцам 6-го Сибирского Сталинского добровольческого корпуса, не всем им выдали оружие – они должны были добыть его в бою? Что на участке Вязьма-Осуга, как вспоминал командир немецкого бронепоезда, кавалерийское соединение по всем правилам кавалерийской атаки – по снегу, с шашками наголо, атаковало бронепоезд и было полностью уничтожено? Что из 14830 бойцов 11-го кавалерийского корпуса 14071 числятся пропавшими без вести, а, попросту говоря, убитыми? Что спустя три четверти века эти события историки будут называть «Ржевской битвой», хотя такого наименования нет в документах Генштаба?

Но, конечно, к томц времени Сталин мог знать, что 9-я армия генерала Моделя, измотанная боями за удержание Ржева, не восстановится ни к маю 1943 года, заставив Гитлера перенести начало операции «Цитадель», ни к июлю, и полностью провалит свой фланг в Курской битве, способствуя общему поражению вермахта. Что из-за угрозы взятия Ржева в октябре 1942 года Гитлер отменил десант на Батуми и отправил десантников под Смоленск. Что несмотря на окружение армии фельдмаршала Паулюса, немцы так и не решатся снять дивизии из-под Ржева и бросить их на Сталинград. В марте 1943 года оставив Ржев и, тем самым, укоротив фронт на 200 километров, эти два десятка дивизий будут готовы вступить в бой, но будет уже поздно.

Впрочем, не важно, помнил ли об этом Сталин. Важно, чтобы помнили мы.