Дата рождения: 1911

Место рождения: Гружово, велижский район.

Дата смерти: 1962

…не помню я своего деда. Напрягаю память, а вспомнить ни как не могу. На моей детской фотографии он крепко держит меня, прижав к груди, будто боится уронить. На фото - мне всего два года. Я маленький и лысенький, и как все дети такого возраста чудной и милый. Я сижу у него на руках, а он прижимается ко мне своей морщинистой щекой, поросшей седой недельной щетиной и видно, как на его глазах блестят слезы счастья. Я не помню, как он умер. Сейчас мне уже шестьдесят. Я уже на пенсии. Я пережил своего деда ровно на девять лет. Он умер, через год, как была сделана эта фотография. Умер тогда, когда ему было всего пятьдесят один. Он умер через шестнадцать лет после войны. Шестнадцать лет - осколок немецкой мины предательски крался внутри его тела и с каждым днем капля за каплей, забирал его силу и его здоровье. Он не был мифическим героем. Дед не воевал на «передке». Он не врывался во вражеские траншеи и ДОТы с ножом, штыком, гранатой. Он не косил врага с пулемета и не давил его гусеницами танка. Дед был простой военный шофер. Он крутил баранку фронтовой полуторки, на которой доставлял на «передок», снаряды, продукты, медикаменты. А назад - вывозил раненых бойцов. Ему ни разу не пришлось стрелять во врага. За всю войну мой дед не убил ни одного фрица. Ни одного! В снег, в дождь и в стужу под бомбежкой и обстрелом «Мессеров» и «Юнкерсов» крутил он руль фронтовой «полуторки», приближая мою Родину к Великой победе. День и ночь колесил он по фронтовым дорогам, подбираясь ближе к Берлину. Он хотел там - у стен рейхстага закончить победителем эту проклятую войну. Я не знаю, когда и в каком году это было: - бои шли за Кенигсберг. Разорвавшаяся немецкая мина, прошила куском рваного металла двери полуторки. Раскаленный осколок пробил ему в живот, застряв в желудке. Я даже не знаю, что в ту минуту он испытал. Страх? Боль? Я даже сейчас стараюсь представить его боль, но не могу – мне больно только от одной мысли. Я не знаю что почувствовал дед тогда, как острый, словно бритва кусок фашистской стали, пробив двери, солдатский ватник и живот, оказался у него в желудке. Что он думал тогда? Ведь дома остались жена и двое маленьких сыновей. Да и было ему всего тридцать три года - возраст Христа. Сейчас, когда я пишу эти строчки, я представляю, как теплая кровь, пульсируя, стекает под солдатским бельем вниз по ноге, наполняя левый сапог. Я даже слышу, как кто-то из бойцов кричит, открыв дырявые двери фронтовой полуторки. -Санитара! Шофер! Мужики Данила ранен,- кричит красноармеец. Он подхватывает на руки тощее, измотанное фронтовыми дорогами тело моего деда. - Ваня там, письмо, передай. Пусть Полина, Володя, Шурик…. Шепчет дед и теряя сознание, проваливается в черную бездонную яму. Аккуратно сложенный треугольник падает в дорожную грязь. Успел. Успел боец подхватить самое дорогое, самое драгоценное, что было у рядового солдата - письмо. Нельзя, чтобы Полина, чтобы Володька и Шурик переживали. Нельзя чтобы думали, что он убит. Им важно знать, что их батька, и мой дед еще жив. Важно знать, что он бьет ненавистного врага, не жалея своей жизни. Повезло. Полевой хирург, заштопав рану, небрежно бросил кусок окровавленного железа в таз, а когда тот пришел в себя, он, положив руку деду на лоб - сказал: - Держись браток! Будешь жить…. Не знал он тогда, что в суматохе фронтовых буден, там, в стенке желудка, словно вор, словно коварный злодей, притаился маленький, с булавочную головку кусок фашистского железа. Не заметил! Не почувствовали уставшие руки военного хирурга этот осколок. Зашил, полагаясь на здоровье и волю к жизни русского солдата. А дед выжил! Вопреки всему выжил! Выжил и через пару месяцев снова сел за баранку фронтовой полуторки. И вновь помчала она его по дорогам войны навстречу победе. Его солдатская доля так и прошла бы не замеченной и скромной до самого конца войны. Не было у него наград кроме значка «Гвардия» и «Отличный шофер». Так и вернулся бы дед с фронта к своей Полине с пустой гимнастеркой- без наград. Но солдатская судьба все же подарила ему шанс стать героем. Впереди был Кёнигсберг. Разрезая жирную осеннюю глину, разбитой танками дороги, дед ехал на передовую. Кузов машины под завязку забит ящиками с боеприпасами. Увязла «старушка». Как раз в десятке километрах от линии фронта - увязла. Не стал ждать тягач или танк. Решил сам вытащить. Домкрат, доски, ветки скинутый ватник и ремень. В руках лопата- ведь он фронтовой шофер, который не просто боец Красной армии он - Бог фронтовых дорог! Он надежда бойцов - он спасение раненых. За работой не заметил, как подошли сзади. Это были фашисты. Дуло немецкого автомата уперлось в живот. Туда, где всего лишь месяц назад торчал кусок острого рваного металла. Холодок пробежал по спине. Дед почувствовал, как огромная капля ледяного пота, скользнув между лопаток, по позвоночнику, шмыгнула, под пояс солдатских кальсон. Лопата выскользнула из рук и дед, подняв глаза к небу – подумал только об одном: -Вот и все! Прощай Полина! Прощайте Шурик и Владимир….. Но опять не судьба была умереть ему почти в самом конце войны. Не судьба. Немецкий офицер, заикаясь от страха, достал листовку и протянул деду, поднимая руки вверх. -Кamrad, Hitler kaputt. Аlles Krieg. - сказал он, и отдал деду автомат.- Аlles Krieg… Семнадцать фрицев, сложив оружие в кузов полуторки, принялись толкать ее до первой комендатуры СМЕРШ. Фрицы уже не хотели воевать, они хотели жить! Хотели вернуться к своим семьям и к своим любимым фрау. Целым взводом, проклиная Гитлера, они сдались простому рядовому. Не генералу, ни майору, а простому первому попавшемуся военному шоферу. И получил дед тогда свою первую и последнюю медаль. Не простую медаль. «Медаль за отвагу». Получил! А после того, как пал Кёнигсберг, дед был демобилизован по ранению. И вернулся весной сорок пятого в родное село. И обнял он жену Полину. Обнял сыновей своих Владимира и Шурика. Вернулся, чтобы поднять детей, возродить из руин родной колхоз и посадить огромный сад, о котором он мечтал на той проклятой войне. Шестнадцать лет осколок, словно червь точил его здоровье. Шестнадцать лет боль не покидала его, словно мстила ему за что-то. За что? За то, что дошел до Германии? За то, что ни одного раза не выстрелил во врага? Умер дед тогда, когда было ему всего пятьдесят один год. Ему было всего пятьдесят один год! Никто не мог поверить, но это так. Болезнь забрала у него все здоровье. Почти перед самой смертью, дед сильно постарел. Испещренное морщинами лицо семидесятилетнего старика стало ему наградой за эти страшные и тяжелые годы испытания на суровых дорогах войны. Рак желудка на месте ранения, забрал его. И осталась лишь память. И осталась лишь пожелтевшая тех лет фотография. Дед молодой в гимнастерке в пилотке, с единственной медалью – «За отвагу».