Внезапное нападение фашистской Германии на нашу родину подстегнуло нас, новобранцев первого года службы, к лучшему освоению учебы по политической и боевой подготовке, многие написали рапорта с просьбой отправить на фронт. Вместо фронта нам приказали занять высоту-пятисотку, так называемую Ширлову гору. Присвоили звание младшего командира всем курсантам учебной батареи. Я был назначен командиром тяги 2-й батареи, которой командовал лейтенант Первушин. Меня дополнительно обучили ведению огня из 76 мм пушек на тот случай, если в боевой обстановке кто-то выйдет из строя. Ездили на полигон боевых учений. После учений меня перевели в другое подразделение, перед этим мне дали рекомендацию для вступления в партию. Я тепло простился со своими земляками и сослуживцами, своим командиром и уехал в новое подразделение 490 ОЗАБ на вооружении которого были 4-х ствольные зенитные пулеметы системы "максим". Личный состав был укомплектован призывниками 1923 года рождения, а средний и младший командный состав откомандированные из других подразделений. Открылась новая страница моей жизни. Мы кратко изучили устройство спаренных пулемётов, обучились вести огонь по цели. В начале апреля 1942 года я стал передавать свои знания новичкам. В начале июля 1942 года мы направились эшелоном на фронт. Было жарко, зеленели леса, колосились поля. Ехали мы весело, на каждой станции нас встречали с цветами женщины, девушки, дети. Мы ещё не знали ужасов войны, были уверены в скорой победе. На станции Ачинск по разрешению комбата Могилёва сержант Лахтичкин сходил проститься с женой и детьми, вернулся вовремя и грустный, но мы завидовали ему. У нас созрело решение, что как только прибудем на станцию Сергач, отпросимся навестить родных. Но где-то за Казанью наш состав свернул на Саранск и мы стали удаляться от своей родины, Вичегор. Наши лица погрустнели и мы стали задумываться о будущем, о том, что нас ожидает. Ближе к Воронежу стали попадаться сожжённые сёла и бурты обмолоченного зерна. С рёвом пикировали немецкие бомбардировщики, обстреливая наш состав, но команды открыть огонь по самолётам не было. На станции Поворино мы приняли первое боевое крещение. Десятки самолётов обрушили на нас свой смертоносный огонь. Бойцы и командиры, покинув вагоны, вели огонь из разного оружия по самолётам. Нам, зенитчикам, пришлось много потрудиться, мы вели прицельный огонь по врагу. Самолёты с врубленными сиренами неслись в пике прямо на нас, но мы не дрогнули. Первым счёт сбитым самолётам открыл сержант Лахтичкин Т.Г. Он сбил меткой очередью из пулемёта "Юнкерс-87". Самолёт, задымив, грохнулся на землю. Встретив мощный заградительный огонь, самолёты сбрасывали бомбы, где попало и уходили на запад. От станции Поворино до полустанка Советский, который недалеко от Калача на реке Дон, мы продвигались с боями, 26 июля там выгрузились и влились в состав действующей армии, заняли оборону у станицы Кочаленской на правом берегу реки Дон. Конец июля и начало августа прошли в оборонительных боях. На счету нашего взвода было уже три сбитых самолёта врага. Мл.сержанту Бычкову Ф.М. удалось сбить 3 августа одного из пикировщиков, а на следующее утро ещё один фашистский стервятник врезался в землю от очереди сержанта Гончарова. 3 августа политрук провёл с нами беседу и зачитал приказ Верховного главнокомандующего т. Сталина №270 "Стоять насмерть. Ни шагу назад". Нам объяснили, что оборона Сталинграда имеет решающее значение для нашей Родины. После беседы попросили остаться членов партии для принятия в кандидаты нескольких человек, в том числе и меня. Я этот день запомню на всю жизнь. 5 и 6 августа враг стремился прижать нас к берегу Дона, мы оказывали отчаянное сопротивление. Противник имел техническое и численное превосходство и 6-го августа мы оказались в окружении. 7-го августа получили приказ выходить из окружения повзводно ночью на левый берег Дона в районе Калача. С тяжелыми боями мы вырвались из вражеского кольца. Рассветало, до переправы оставался километр, паром был сожжён вражеской авиацией. Подойти к переправе не было возможности, создалась пробка. Немецкая авиация обрушилась на скопление наших войск. Началось такое, что трудно описать словами... Наши зенитные установки вели яростный огонь, всё кипело, как в адском котле, количество самолётов увеличивалось. После того, как два самолёта рухнуло, сбитые от огня наводчиков Бычкова и Сергеева, фашисты на короткое время оставили нас в покое, но обрушили пулемётный огонь на нас немецкие передовые моточасти, обосновавшиеся на удобном берегу Дона. Мы перенесли свой огонь на пулемётчиков. В это время политрук батареи, командир взвода Васильев возглавил бойцов из разных взводов и стал расчищать путь к переправе. Под прикрытием нашего огня они переворачивали разбитые машины, орудия, убирали трупы. Вскоре авиация обрушилась на нас, от разорвавшейся бомбы меня оглушило и наполовину засыпало землёй. Мл.сержант Бычков, наводчик моего орудия, помог мне выбраться и мы увидели тяжелую картину: политрук убит, старший сержант Родионов и много бойцов нашего взвода убиты, а Лахтичкин и Гончаров тяжело ранены. Мы с Бычковым похоронили наших боевых друзей, сняли каски и поклялись перед могилой драться и бить врага до последней капли крови. Вернувшись к раненым Лахтичкину и Гончарову, мы заметили, что среди командиров и оставшихся бойцов началась паника. Люди бросались в воду, цеплялись за доски, ящики, за любой предмет, чтобы переплыть на другой берег, легкораненые рвались к переправе, кругом крики, стоны, проклятия, грохот разрывов. В такой момент легко поддаться общему паническому состоянию, но нас отрезвили просьбы о помощи наших тяжелораненых товарищей, страх и растерянность словно рукой сняло. Мы с Бычковым из ящиков из-под снарядов соорудили плот, привязали к нему две накаченные автомобильные камеры. Всё это сделали под огнём противника, поминутно отрываясь от дела и отстреливаясь. В это время группа командиров и бойцов другого подразделения принялась за расчистку дороги. Мы оставили плот и присоединились к ним. В кузов уцелевшей машины накидали шинелей, гимнастёрок и на них уложили своих раненых. Я сел за руль, завёл мотор, а Бычков встал к пулемёту. Так метр за метром, под сплошным огнём мы продвигались к переправе, к нам подсаживались выбившиеся из сил раненые бойцы. Едва мы приблизились к переправе, как часть её разрушилась от взрыва. Мы принялись за восстановление и к вечеру с полной машиной раненых чудом переправились на левый берег Дона. В Калаче госпиталя уже не было, пришлось ехать за 40 км в деревню Карповку. Сдали раненых, простились с товарищами, помылись в речке Карповке и ночью тронулись в обратный путь. На рассвете 9 августа приехали в Калач, разыскали комбата лейтенанта Могилёва и доложили о случившемся. Он выслушал нас и обещал представить к награде и поблагодарил нас за спасение боевой машины и 17 бойцов. Пригодились гимнастёрки и шинели, лежавшие в кузове нашей машины. Многие при выходе из окружения и форсировании реки Дон оказались без верхней одежды. Меня назначили командовать взводом, к вечеру дали пополнение - бойцов Соболя, Медянцева, Вутенко, Гуреева и др. При выходе из окружения и во время переправы через Дон от нашей батареи осталось в живых лишь около половины состава и меньше половины машин с установками. Разбили и подожгли машину, на которой ехал старшина со своим хозяйством и партийными документами, кандидатские карточки мы так и не получили. Нас направили вверх по Дону в район Песковатки. Немецкие войска не проявляли в этом районе активности несколько дней. У нас появилась возможность привести в порядок материальную часть, запастись боеприпасами. Поочередно хорошо выспались, после привели себя в порядок. Среди нас нашлись портные, сапожники и артисты. Организовали концерт художественной самодеятельности. Мне хорошо запомнилась песня "Парень кудрявый", которую исполнял Тимофей Гуреев. Позднее мы узнали, что немцы переправились через Дон в нескольких местах: в районе Гавриловка-Басаргино-Воропаново, в районе хутора Вертячий, а затем в Калаче. Мы снова оказались в окружении. 26 августа получили приказ ночью выходить из окружения. Мы были при выходе замыкающими. Проехав около 60 км., не встретили ни одного немца. На рассвете, проезжая деревню Малые Рассошки, нам путь пересекло небольшое механизированное подразделение противника, направлявшееся в деревню Бородкино. По приказу вновь назначенного младшего политрука мы открыли огонь. В результате короткого боя уничтожили всех до одного. Из разбитого немецкого бронетранспортёра бойцом Гуреевым было взято полотно с немецкой символикой. Мы продолжили путь, перед речкой Рассошка вдруг взорвался мост, это наши сапёры, приняв нас за немцев, взорвали его. Когда восстанавливали мост, появились немецкие самолёты. Мы расстелили немецкий флаг и они не стали нас бомбить. К нам вернулся связной, объяснил, что наши передовые части вступили в крупный бой с немцами между Большой Рассошкой и железнодорожной станцией Конная. На предельной скорости двинулись на помощь. Через несколько километров перед нами раскрылась картина боя: немцы беспрерывно атаковали наши подразделения. В тяжёлую минуту наша помощь была весьма кстати, нам удалось не только отбить атаку, но и потеснить врага. Мы заняли возвышенность с кустарником, замаскировались. Оставили с нами батарею противотанковых пушек, заградительным огнём давали возможность нашим основным силам следовать дальше к Сталинграду через ж/д станцию Гумрак. Осталось нас всего семь человек вместе с младшим политруком. В минуту затишья он нам рассказал, что около М. Рассошек 24-25 августа была окружена группа наших солдат в количестве 33 человек немецкими танками. Им удалось уничтожить 27 танков и 153 солдата и офицеров противника. Двое суток наши вели борьбу против 70 танков. Вскоре немцы активизировались, стремясь уничтожить нас и занять высоту. Заработала вражеская артиллерия, через наши головы полетели снаряды и мины в гущу нашим отступающим войскам. После артподготовки пустили танки и бронетранспортёры с пехотой. Мы вместе с пушкарями открыли огонь по команде мл.политрука, несколько танков и бронемашин были подбиты, поле было усеяно трупами. Враг отступил. Появилась немецкая авиация, обрушила свой огонь на наши огневые точки. После бомбометания с включенными сиренами стали, пикируя на нашу оборону, поливать пулемётным дождем, стремясь уничтожить нас, но это им не удалось. От нашего ответного огня они сворачивали в сторону, не выдерживали нервы. Надо отметить, что Бычков виртуозно владел пулемётом, сбил третий свой самолёт. Озверевшие немцы повернули свои танки и бронетранспортёры в нашу сторону. Бычкова подменил Кулюгин и перенёс огонь на движущуюся на нас пехоту и машины. Противотанковые пушки подбили ещё два бронетранспортёра, немцы не выдержали и повернули назад, открыли огонь по нам из пушек и миномётов. Ранило Сергеева в глаз, а Медянцева в живот, пулемёт загорелся. Пришлось временно прекратить огонь, чтобы дать остыть металлу. Через некоторое время за пулемёт вновь встал Бычков, а все остальные вместе с ранеными стали вести огонь из винтовок, оставаясь в укрытиях, в умелых руках Бычкова пулемёт работал безотказно, но ему скоро не повезло, был ранен в обе руки. Шофёр Соболев был у нас за санитара, он перевязал Бычкова, а сам стал заправлять ленты в стволы, а я взял пулемёт в свои руки. Мы потеряли счёт времени, потеряли счет отбитым атакам врага. Вокруг было усыпано трупами немцев, горели танки и бронемашины. Наша машина была вся изрешечена, выведена из строя. Оставалась лишь одна, на которую перенесли тяжелораненых товарищей. Младший политрук сел в кабину с водителем и машина вышла из маскировочной зоны и сразу по ней открыли огонь вражеские миномётчики. Мы наблюдали за ней до тех пор, пока она не исчезла из поля зрения. После этого единственный пулемётчик Гуреев и шофёр Соболев, не получившие не единой царапины, взяли под руки раненого в ногу Кулюгина. Бычков, Сергеев и я пошли за ними. В конце боя я получил лёгкое ранение в кисть правой руки. Путь наш лежал в сторону Гумрака, силы наши были на исходе, были голодными и еле передвигали ногами. В машине мы нашли немного консервов и сухарей, путь наш был труден. Мы не знали, где наши главные силы, шли с большой осторожностью. Кулюгин с перебитой ногой совсем ослаб и нам пришлось соорудить носилки из двух жердей и ремней. Целую ночь колесили в поисках своих, натыкались не раз на немцев, но, к счастью, не были замечены ими. На рассвете 28 августа чудом разыскали остатки своего подразделения во главе с комбатом Могилёвым. Я доложил ему произошедшее с нами с того момента, когда мы с младшим политруком тронулись в путь из района Песковатки. Машина с политруком и тяжелоранеными так и не добралась до своих, видимо немцам удалось уничтожить её. Выслушав мой доклад, комбат объявил нам всем благодарность и вторично обещал представить нас к правительственным наградам. Мне он разрешил остаться в части, остальных раненых сдали в госпиталь. Утром 28 августа я распрощался со своими боевыми товарищами, остались во взводе втроём - Гуреев Тима, я и шофёр Соболь. Нас отправили в укрытие на отдых на несколько дней. Два дня я отлёживался, а ребята ухаживали за мной, перевязывали мою рану, которая постепенно зажила. 2 сентября Гуреев и Соболь доложили мне, что в одной из балок обнаружили две подбитые пулеустановки, одна из них была с исправным пулемётом. Я доложил об этом комбату и с его разрешения 3 сентября стали комплектовать из двух машин одну. Вот когда пригодился мне мой опыт механика! 3 сентября собрали одну боевую машину, ребята обнаружили большой боекомплект к пулемётам. На другой день мы испытали машину на ходу, испытали пулемёты на стрельбу по мишеням. Обо всём доложили комбату. Он нам дал двух поваров из хозвзвода. Два дня я их обучал материальной части, разборке и сборке пулемётов, правилам ведения огня. Соболь и Гуреев спросили разрешения сходить за продуктами. Им удалось подстрелить козла бродячего и на полустанке у завода "Красный Октябрь" оказалась цистерна, пробитая осколком. В ней был спирт, они набрали канистру. Когда шли обратно, наткнулись на двух немцев, одного убили, второго взяли живым и доставили в часть. "Язык" оказался ценным, на допросе он сказал, что 7 сентября гитлеровцы силами двух пехотных полков с приданными к ним подразделениями бронетранспортёров готовятся к наступлению в районе Городища. Тем временем повара приготовили для всей батареи знатный ужин, да такой, который нам и не снился. Канистру со спиртом передали комбату, нам налили по фляжке, а остальным поделились с соседями. Этот ужин стал последним и памятным для меня и многих моих боевых товарищей в расположении нашего маленького подразделения... Ранним утром 7 сентября получили приказ занять возвышенность в окрестностях Городища и стоять насмерть, препятствуя немецким войскам перейти балку и продвинуться в сторону завода "Красный Октябрь". На рассвете немецкая авиация стала бомбить город и наши огневые точки. Мы вели прицельный огонь по ней и вскоре наводчику Гурееву удалось поджечь один самолёт противника. После этого немецкие войска обрушили на наши головы смертоносный огонь. С противоположного берега балки чуть ли не в упор били прямой наводкой пушки, миномёты, строчили пулемёты. Прекращался наземный огонь, тут же вражеская авиация утюжила наши позиции. Вместе с нами высоту удерживала малокалиберная артиллерия: 45 мм пушки и миномёты, вовремя подоспело подразделение "катюш". Всё в округе кипело, как в адском котле. Был смертельно ранен наводчик Гуреев, его сменил второй номер Дербенин Борис, который по моей команде чередовал огонь с воздуха на наземные войска. Вскоре его убило вместе с подносчиком снарядов Лукьяновым Геннадием. Остались мы вдвоём с шофёром Соболем. Я встал за наводчика, Соболь подносил боеприпасы и заправлял ленты в пулемёт. Чтобы не закипала охлаждающая жидкость, я стрелял попеременно то из одной пары стволов, то из другой. В таком бою гибнет тот, у кого слабее нервы. Вскоре от моего огня загорелся немецкий самолёт, восемь или девять раз поднимались в атаку немцы, но не смогли сломить наше упорное сопротивление, хотя численное преимущество было на их стороне. В тот день я почему-то не видел в воздухе ни одного нашего самолёта, может из-за того, что наше внимание целиком было сосредоточено на противнике. Вокруг нас свистели пули и осколки от разорвавшихся снарядов, но мы проявляли мужество и стойкость, вокруг нас всё было изрешечено, но наш "максим" был ещё жив. Уже во второй половине дня я получил тяжёлое ранение в пах и Соболь перенёс меня к раненому Гурееву, а сам в одиночку ещё несколько часов сдерживал врага вместе с другими подразделениями. К вечеру он перенёс нас с Гуреевым в замаскированную машину-радиостанцию, распрощался с нами и пошел разыскивать оставшихся в живых своих однополчан. Машина тронулась, фашисты открыли по ней огонь, подбили её, убили шофёра и радиста, а меня выбросило в кювет, дополнительно ранив в голову и спину. Я, контуженный и тяжелораненый, потерял сознание. Чьими-то заботливыми руками был перенесён на транспорт и доставлен в госпиталь в город Энгельс. Наш мирный труд нарушен был врагами И каждый час глумился враг над нами - Фашисты озверевшею толпой Шагали по земле нашей святой. Но мы сумели отстоять свободу, Жестокий дали мы врагу отпор, Ценою жизни подарив народу, Родной земле свободу и простор. Любовь и мир на свете процветают, Под мирным небом внуки подрастают И счастьем все обязаны тому, Кто фронт прошел и тяжкую войну. В госпитале в январе 1943 года написал впервые в своей жизни вот такое стихотворение.